СОМЕРСЕТ МОЭМ
Записка
Перевод В.Маянц
На набережной нещадно палило солнце. По оживленной улице неслись потоки
автомобилей - грузовиков и автобусов, частных лимузинов и такси, - все они
непрерывно гудели; в сутолоке проворно пробирались рикши и, тяжело дыша, из
последних сил покрикивали друг на друга; привычно согнувшись под тяжелыми
тюками, мелко трусили кули, взывая к прохожим, чтобы дали дорогу; звонко
расхваливали свои товары уличные торговцы. В Сингапуре можно встретить людей
всевозможных национальностей, услышать любые наречия; черные тамилы, желтые
китайцы, коричневые малайцы, армяне, евреи, бенгальцы - люди всех цветов
перекликались здесь охрипшими голосами.
Зато в конторе "Рипли, Джойс и Нейлор" царила приятная прохлада; после
слепящей пыльной улицы тут, казалось, было темно, после неумолчного уличного
гама - как-то особенно тихо. Включив электрический вентилятор, за столом у
себя в кабинете сидел мистер Джойс. Он откинулся в кресле и, облокотившись
на ручки, сложил перед собой кончики вытянутых пальцев обеих рук. Взор его
был устремлен на потрепанные тома судебных отчетов, занимавшие длинную полку
напротив. На шкафу стояли ящички из черной лакированной жести, на которых
краской были выведены фамилии клиентов.
В дверь постучали.
- Войдите!
Появился клерк-китаец, очень подтянутый, в тщательно отутюженном белом
полотняном костюме.
- К вам мистер Кросби, сэр.
Он хорошо говорил по-английски, старательно произнося каждое слово, и
часто поражал мистера Джойса богатством своего словаря. Родом из Кантона,
Ван Ци-сэн получил юридическое образование в Лондоне. Он собирался открыть
собственную контору, а пока для практики год-другой хотел поработать у
"Рипли, Джойс и Нейлор". Это был трудолюбивый, услужливый человек, прекрасно
себя зарекомендовавший.
- Пусть войдет, - сказал мистер Джойс.
Он встал, пожал вошедшему руку и предложил ему сесть. Кросби сел лицом к
окну. Мистер Джойс остался в тени. Мистер Джойс не был по натуре
разговорчив, и некоторое время он молча глядел на Роберта Кросби. Перед ним
был широкоплечий, мускулистый мужчина высокого роста - футов шести, а то и
выше. Это был плантатор, человек, закаленный постоянным движением на
воздухе, - днем он обходил плантации, а по возвращении домой еще играл в
теннис. Кожа его сильно потемнела от загара. У него были большие, заросшие
волосами руки, на огромных ногах грубые башмаки; почему-то мистеру Джойсу
пришло в голову, что таким кулаком с одного удара можно убить щуплого
тамила. Но в голубых глазах Кросби не было жестокости, они были добрые и
доверчивые, и лицо с крупными, ничем не примечательными чертами было
открытое, простое и честное. Сейчас на нем лежала печать глубокого горя. Он
похудел, осунулся.
- Вы неважно выглядите. Наверное, плохо спите последнее время? - сказал
мистер Джойс.
- Да.
Мистер Джойс посмотрел на старую фетровую шляпу с двумя козырьками,
которую Кросби положил на стол; потом перевел взгляд на его короткие брюки
цвета хаки, открывавшие выше колен загорелые волосатые ноги, на расстегнутую
у ворота теннисную рубаху без галстука и грязную с подвернутыми рукавами
серо-зеленую куртку. Словно он только что вернулся, долго пробродив среди
каучуковых деревьев. Мистер Джойс слегка нахмурился.
- Так нельзя, возьмите себя в руки.
- Ничего, я держусь.
- Вы сегодня виделись с женой?
- Нет, свидание днем. Такой позор, что она в тюрьме!
- Мне думается, это было необходимо, - ответил мистер Джойс своим
мягким, ровным голосом.
- Уж как-нибудь могли бы отпустить ее на поруки.
- Но обвинение очень серьезное.
- К черту их обвинение! На ее месте всякая порядочная женщина поступила
бы точно так же. Только у девяти из десяти пороху бы не хватило. Лесли лучше
всех на свете. Она мухи не обидит. Будь я проклят, ведь мы женаты двенадцать
лет, - что я, не знаю ее, что ли? Эх, попался бы мне этот тип - шею бы ему
свернул! Прихлопнул бы на месте, не задумываясь. И вы бы так поступили.
- Друг мой, все на вашей стороне. Никто и не думает защищать Хэммонда.
Мы вызволим Лесли. Я убежден, что и присяжные и сам судья еще до судебного
заседания решат ее оправдать.
- Это издевательство, вся эта история, - возмутился Кросби. - Ее и
вообще-то нечего было сажать за решетку, но подвергать бедную девочку еще и
суду, - и это после всего, что она пережила! Как я приехал в Сингапур - все
до одного, кого я ни встречу, - все говорят, что Лесли поступила правильно.
Держать ее в тюрьме столько времени - это бесчеловечно!
- Закон есть закон. Не забывайте, она ведь призналась в убийстве.
Неприятность немалая, я очень сочувствую и ей и вам.
- Дело не во мне, черт возьми.
- Но нельзя не считаться с фактом - совершено убийство, а в
цивилизованном обществе это неизбежно ведет к суду.
- По-вашему, уничтожить ядовитую тварь - это убийство? Она застрелила
его, как бешеного пса.
Мистер Джойс опять откинулся в кресле и сомкнул перед собой кончики
пальцев обеих рук. Получилась фигура, напоминавшая остов крыши. Он немного
помолчал.
- Как ваш адвокат, считаю своим долгом указать вам на одну деталь,
которая вызывает у меня некоторое сомнение, - негромко произнес он наконец,
глядя на своего клиента спокойными темными глазами. - Если бы ваша жена
выстрелила один раз, то в деле не было бы никаких затруднений. К несчастью,
она выстрелила шесть раз.
- Но ведь она все объяснила. Всякий сделал бы то же, кому ни приведись.
- Возможно, - сказал мистер Джойс, - и, с моей точки зрения, то, что
рассказывает Лесли, вполне правдоподобно. Однако нет смысла закрывать глаза
на факты. Всегда стоит поставить себя на место другого, и не скрою от вас,
что, будь я прокурором, я бы обратил особое внимание именно на это.
- Милейший, что за чушь?
Мистер Джойс быстро взглянул на Роберта Кросби. По его четко очерченным
губам пробежала легкая усмешка. Неплохой парень этот Кросби, но, увы, умом
не блещет.
- Пожалуй, действительно все это не столь важно, - ответил адвокат, - я
лишь полагал, что мне следовало об этом упомянуть. Теперь уже недолго ждать,
и я вам советую, когда все будет позади, поезжайте куда-нибудь с женой, надо
вам развеяться. Перенести такой процесс нелегко, даже когда есть почти
полная уверенность в оправдательном приговоре. Так что отдохнуть вам обоим
будет полезно.
Впервые Кросби улыбнулся, и улыбка совершенно его преобразила. То, что
он грубоват, уже не бросалось в глаза, видно было только, что это человек
добрейшей души:
- Мне-то отдыхать потребуется больше, чем Лесли. Она здорово все
переносит. Вот стойкая женщина, а?
- Да, самообладание редкостное, - сказал адвокат. - Я бы никогда не
предположил, что она окажется столь решительной.
Со дня ареста миссис Кросби мистеру Джойсу в качестве ее адвоката
нередко приходилось с ней беседовать. Хотя участь ее всячески старались
облегчить, все же она находилась в заключении, ей предстоял суд, и не было
бы ничего удивительного, если бы нервы ее сдали. Однако она мужественно
переносила испытание. Она много читала, гуляла, сколько было дозволено, и по
милостивому разрешению тюремного начальства даже плела кружево - дома это
было любимое ее развлечение, за которым она просиживала часами. Она всегда
выходила к мистеру Джойсу аккуратно одетая, в легких свежих простых платьях,
тщательно причесанная, с маникюром. Была очень сдержанна. Она даже
подшучивала над мелкими неудобствами, которые ей приходилось терпеть. Тон,
которым она говорила о несчастье, был слегка небрежный, и мистер Джойс
думал, что только такие прекрасно воспитанные люди, как миссис Кросби, умеют
находить смешные черточки в обстоятельствах, столь серьезных. Это его
удивляло, потому что он никогда прежде не замечал в ней чувства юмора.
Они уже давно были добрыми знакомыми. Когда миссис Кросби приезжала в
Сингапур, она обычно обедала у Джойсов, и раз или два она даже провела у них
в бунгало на взморье субботу и воскресенье. Жена мистера Джойса недели две
гостила у Кросби на плантации, там-то ей несколько раз и привелось видеть
Джеффри Хэммонда. Хотя обе четы не были задушевными друзьями, они были в
хороших приятельских отношениях, и поэтому, когда разразилась беда, Роберт
Кросби сразу помчался в Сингапур к мистеру Джойсу и умолил его взять на себя
защиту его несчастной жены.
То, что она рассказала в первый раз, она никогда впоследствии не меняла
даже в самых малейших подробностях. Тогда, спустя всего несколько часов
после трагедии, она говорила так же спокойно, как и теперь. Излагала события
последовательно, ровным, бесстрастным голосом, и единственный признак
смущения - -легкая краска на щеках - появлялся, только когда она описывала
некоторые эпизоды. Совершенно не верилось, чтобы именно с ней могла
приключиться такая история. Это была хрупкая женщина, едва за тридцать, не
очень высокая, но и не маленькая, и скорее миловидная, чем красивая. У нее
были изящные запястья и щиколотки, она была чрезвычайно худа, и сквозь белую
кожу на руках просвечивали косточки и крупные голубые вены. Лицо у нее было
очень бледное, с еле приметной желтизной, губы неяркие, глаза
неопределенного цвета. У нее была копна светло-каштановых волос, слегка
вьющихся от природы. Такие волосы стоит чуть-чуть подвить - и они бывают
замечательно красивы, но никому и в голову не могло прийти, что миссис
Кросби станет прибегать к подобным уловкам. Тихая, милая, скромная женщина.
У нее были приятные манеры, и она не сделалась душой общества только из-за
своей застенчивости. Но эта черта в ней понятна - ведь плантаторы ведут
уединенный образ жизни; зато у себя дома, среди людей, хорошо знакомых, она
умела всех пленить. Миссис Джойс, погостив две недели на плантации Кросби,
рассказывала мужу, что Лесли - прелестная хозяйка. Она гораздо глубже, чем
кажется; когда с ней познакомишься поближе, только диву даешься, как она
начитанна и как с ней интересно поговорить.
Невероятно, чтобы такая женщина могла совершить убийство.
На прощание мистер Джойс постарался как мог утешить Роберта Кросби и,
оставшись в кабинете один, принялся перелистывать дело. Он перекладывал
страницы машинально - он и без того все прекрасно помнил. Это была сенсация,
не сходившая с уст во всех клубах, за всеми обеденными столами, на всем
полуострове от Сингапура до Пенанга. Судя по словам миссис Кросби, все
случилось очень просто. Муж ее уехал по делам в Сингапур, и ей пришлось
ночевать одной. Довольно поздно, без четверти девять вечера, она в
одиночестве пообедала и села в гостиной плести кружево. Гостиная выходила на
веранду. В бунгало не было ни души - все слуги ушли к себе. Вдруг она
услыхала шаги по садовой дорожке, усыпанной гравием, шаги человека в обуви -
значит, это скорее европеец, чем местный житель, - ей это показалось
странным, так как она не слышала, чтобы подъехала машина, и не могла себе
представить, кто бы это мог быть так поздно. Человек поднялся по ступеням,
которые вели в бунгало, прошел по веранде и появился у двери в гостиную. В
первую минуту она его не узнала. У нее горела только лампа, затененная
абажуром, а снаружи совсем стемнело.
- Разрешите войти? - сказал он. Она не узнала его даже по голосу.
- Кто это? - спросила она.
Она работала в очках; теперь она их сняла.
- Джефф Хэммонд.
- Заходите, рада вас видеть.
Она встала и приветливо пожала ему руку. Она немного удивилась, увидев
его, потому что, хоть он и был их соседом, они за последнее время отдалились
друг от друга и уже много недель не виделись. Он управлял каучуковой
плантацией милях в восьми, и она недоумевала, почему ему вздумалось нанести
им визит в столь поздний час.
- Роберта нет дома, - сказала она. - Он до завтра в Сингапуре.
Он, видно, понял, что нужно как-то объяснить свой приезд, и сказал:
- Жаль. А мне взгрустнулось одному, и я решил съездить посмотреть, как
вы живете.
- Как это вы подъехали? Я не слышала машины.
- Я ее оставил на дороге. Боялся, что вы уже улеглись.
Ну что ж, вполне естественно. Плантаторы поднимаются на заре, чтобы
сделать перекличку рабочим, поэтому их рано начинает клонить ко сну. Наутро
машину Хэммонда действительно нашли в четверти мили от бунгало.
Так как Роберта дома не было, виски и содовую из гостиной унесли. Лесли
решила, что бой, должно быть, уже спит, не стала его будить и сходила за
всем сама. Гость налил себе стакан и набил трубку.
У Джеффа Хэммонда в колонии была куча дру-вей. Приехал он сюда совсем
юнцом, а теперь ему было уже под сорок. Когда началась война, он одним из
первых уше.л добровольцем на фронт и там быетро отличился. Года через два
из-за ранения в колено его уволили из армии, и он вернулся в Малайю с
военным крестом и с орденом "За боевое отличие". Он славился в колонии как
один из лучших бильярдистов. До войны он прекрасно танцевал и играл в
теннис, теперь из-за больного колена он бросил танцы и в теннис играл
намного хуже, но он обладал счастливой способностью нравиться людям, и все
его любили. Это был красивый мужчина - высокий рост, чудесные голубые глаза,
волнистая черная шевелюра. Старожилы находили у него один-единственный
недостаток - он слишком любил женщин, - и после катастрофы качали головой:
они давно предсказывали, что это не доведет его до добра.
Сейчас он принялся рассказывать Лесли местные новости: про предстоящие
бега в Сингапуре, про цены на каучук, про свои сборы на охоту - в округе
недавно появился тигр. Ей хотелось побыстрей закончить кружево - оно
предназначалось матери ко дню рождения, и нужно было успеть отослать его в
Англию, - поэтому она опять надела очки и придвинула к себе рабочий столик.
- Зачем вам роговые очки, да еще такие большие, - сказал он. -
Хорошенькая женщина, а старается себя изуродовать!
Она немного удивилась, услышав его слова. Он никогда не позволял себе
говорить с ней в таком тоне. Она решила обратить все в шутку.
- Я не претендую на звание красавицы, и, признаться, меня мало трогает,
считаете вы меня дурнушкой или нет.
- Ну, какая же вы дурнушка. По-моему, вы очень хорошенькая.
- Благодарю вас, - насмешливо ответила она, - но в таком случае вы,
по-моему, не в своем уме.
Он засмеялся. Потом встал и пересел в кресло рядом с ней.
- Надеюсь, вы не посмеете отрицать, что ни у кого на свете нет рук
прекрасней ваших, - сказал он.
Он потянулся к ее руке. Она легонько его ударила.
- Перестаньте дурачиться. Сядьте на свое место и будьте умником, а то я
отправлю вас домой.
Он не пошевелился.
- Вы же знаете, я безумно люблю вас, - сказал он.
Она осталась невозмутима.
- Нет, не знаю. Я не верю вам ни на грош, но, даже если бы это было
так, вы не смеете этого говорить.
Этот разговор тем более удивил ее, что за семь лет знакомства он никогда
не оказывал ей особых знаков внимания. Когда он вернулся с войны, они
довольно часто виделись, потом как-то раз он заболел, и Роберт привез его к
ним на машине. Он тогда прожил у них недели две. Но интересы у них были
разные, и знакомство так и не перешло в дружбу. Последние два-три года они
встречались редко. Случалось, он приезжал к ним поиграть в теннис,
случалось, они оказывались вместе в гостях у кого-нибудь из
соседей-плантаторов, но бывало и так, что они не виделись по месяцу.
Он налил себе еще стакан. Лесли подумала, не выпил ли он еще до приезда
к ней. Он был какой-то странный, и ей стало чуть-чуть не по себе. Она
посмотрела на него неодобрительно.
- На вашем месте я бы больше не пила, - сказала она еще довольно
дружелюбно.
Он залпом опрокинул стакан и поставил его на стол.
- Вы что, думаете, я завел этот разговор, потому что я пьян? - резко
спросил он.
- Такое объяснение напрашивается, разве нет?
- Ерунда. Я полюбил вас с первой нашей встречи. Я достаточно долго
молчал, хватит. Я люблю вас, люблю страстно!
Она встала и отодвинула столик.
- Спокойной ночи, - сказала она.
- Я не уйду.
Тогда она начала терять терпение.
- Что за глупости! Поймите же, я никогда никого не любила, кроме
Роберта, но, даже если бы я не любила Роберта, вы, во всяком случае, герой
не моего романа.
- Мне все равно. Роберта нет дома.
- Немедленно убирайтесь, или я позову слуг, и вас вышвырнут вон.
- Они далеко - не услышат.
Теперь она разозлилась. Она сделала шаг к веранде - оттуда слуги
наверняка бы ее услышали, но он схватил ее за руку.
- Пустите меня! - гневно крикнула она.
- Ну, нет! Теперь ты моя.
Она позвала: "Бой! Бой!", - но он быстро зажал ей рот ладонью. Не успела
она опомниться, как он обнял ее и начал страстно целовать. Она вырывалась,
отворачивая рот от его горячих губ.
- Нет, нет, нет! - кричала она. - Оставьте меня! Я не хочу!
Что было дальше - она припоминала с трудом. Она четко помнила все, что
случилось до этой минуты, но теперь голос его стал доноситься к ней сквозь
завесу ужаса и отвращения. Кажется, он страстно клялся ей в любви, умолял ее
о взаимности. И все время неистово сжимал ее в объятиях. Она не могла
вырваться, потому что он был очень сильный и ее руки были крепко притиснуты
к бокам; она чувствовала, что слабеет; она боялась потерять сознание, его
горячее дыхание было омерзительно. Он целовал ее рот, глаза, щеки, волосы.
Он сжимал ее как в тисках. Он поднял ее. Она хотела оттолкнуть его ногой, но
он только крепче прижал ее к себе. И понес. Теперь он молчал, но она видела,
что он бледен и глаза его горят от желания. Он нес ее в спальню. В него
вселился дикарь. На пути оказался стол, он споткнулся. Из-за больного колена
он не удержался на ногах и упал вместе со своей ношей. Мгновение - и она
выскользнула из его рук. Она бросилась за диван. Он тут же вскочил и
метнулся за ней. На письменном столе лежал револьвер. Она не из нервных, но
все же Роберт уехал на всю ночь, и она хотела захватить револьвер с собой в
спальню. Вот почему он оказался на столе. От страха в голове у нее
помутилось. Она не соображала, что делает. Послышался выстрел. Хэммонд
покачнулся. Вскрикнул. Что-то сказал - она не знает что. Пошатываясь, побрел
на веранду. Она уже совсем обезумела, была в каком-то исступлении, она пошла
за ним на веранду, да, именно так оно, вероятно, и было, - пошла за ним,
хотя она ничего не помнит, и бессознательно все стреляла и стреляла, пока не
кончились патроны. На веранде Хэммонд упал. Он скрючился и застыл, весь
залитый кровью.
Когда прибежали слуги, перепуганные выстрелами, она все еще стояла над
Хэммондом с револьвером в руке. Хэммонд уже не дышал. Она молча посмотрела
на них. Они в страхе сбились в кучу. Она выронила револьвер, молча
повернулась и пошла в гостиную. Потом они видели, как она вошла в спальню, и
в замке щелкнул ключ. Они не смели дотронуться до трупа и только
взволнованно перешептывались, уставившись на него полными ужаса глазами.
Потом старший бон пришел немного в себя; это был китаец, человек неглупый,
проживший у них много лет. Роберт уехал в Сингапур на мотоцикле, и машина
осталась в гараже. Он велел слугам ее вывести, нужно было немедленно ехать к
помощнику начальника округа и рассказать о происшествии. Он подобрал
револьвер и положил в карман. Помощник начальника округа, по фамилии Уизерс,
жил возле ближайшего городка, милях в тридцати пяти. Пока доехали, прошло
полтора часа. Весь дом спал, пришлось разбудить слуг. Вскоре вышел сам
Уизерс, они ему обо всем рассказали. В подтверждение своих слов старший бой
показал револьвер. Помощник начальника округа ушел одеться, послал за своей
машиной и через некоторое время уже мчался за ними по пустынной дороге. Он
подъехал к дому Кросби на рассвете. Взбежав на веранду, он как вкопанный
остановился перед трупом Хэммонда. Дотронулся до лица - совершенно холодное.
- Где хозяйка? - спросил он у боя.
Китаец показал на спальню. Уизерс подошел к двери и постучал. Никто не
отозвался, Он опять постучал.
- Миссис Кросби, - позвал он,
- Кто там?
- Уизерс.
Опять тишина. Потом замок щелкнул, и дверь медленно отворилась. Перед
ним стояла Лесли. Она не ложилась, на ней было то же платье, в котором она
обедала накануне. Она стояла и молча смотрела на Уизерса.
- Ваш слуга приехал за мной, - сказал он. - Хэммонд. Что вы натворили?
- Он хотел изнасиловать меня, я его застрелила.
- Боже мой! Послушайте, вы бы вышли, а? Вы должны мне все подробно
рассказать.
- Только не сейчас. Я не могу. Подождите. Пошлите за мужем.
Уизерс был молод и растерялся, не зная, как ему следует поступить в
таких необычных обстоятельствах. Лесли наотрез отказывалась говорить, пока
не приехал Роберт. Тогда она им обоим рассказала, как все произошло, и хотя
потом много раз повторяла все сызнова, показания ее никогда и ни в чем не
менялись.
Мысли мистера Джойса все время возвращались к выстрелам. Как юриста его
тревожило, что Лесли сделала не один выстрел, а шесть, причем осмотр тела
показал, что четыре выстрела были сделаны в упор. Выходило, что она
продолжала стрелять, когда Хэммонд уже упал. Она признавалась, что память, с
такой точностью восстановившая все, что случилось до этой минуты, здесь ей
изменила. Провал в памяти. Значит, она впала в неистовую ярость, но как
могла такая тихая, скромная женщина поддаться неистовой ярости? Мистер Джойс
знал ее не первый год и всегда считал ее уравновешенным человеком; за эти
последние несколько недель он не мог надивиться ее самообладанию.
Мистер Джойс пожал плечами.
"По-видимому, - размышлял он, - нет возможности определить, какие
варварские инстинкты заложены в самых порядочных женщинах",
В дверь постучали.
- Войдите.
Вошел клерк-китаец и притворил за собой дверь. Он притворил ее
неторопливо, осторожно, но решительно, и приблизился к столу, за которым
сидел мистер Джойс.
- Разрешите обеспокоить вас, сэр, небольшим разговором частного
порядка?
Мистера Джойса всегда немного забавляла изысканная точность, с которой
изъяснялся его клерк, и он улыбнулся.
- Какое же беспокойство, Ци-сэн, - возразил он.
- Предмет, о котором я желал бы с вами побеседовать, сэр, весьма
секретного и деликатного свойства.
- Выкладывайте.
Глаза мистера Джойса и хитрые глаза клерка встретились. Как и всегда,
Ван Ци-сэн был одет по последней местной моде. Сверкающие лакированные
ботинки и яркие шелковые носки. В черном галстуке булавка с жемчужиной и
рубином, на безымянном пальце левой руки - бриллиантовое кольцо. В кармане
хорошо сшитого белого пиджака - золотая авторучка и золотой карандаш.
Золотые часы на руке, на переносице - пенсне без оправы. Он легонько
кашлянул.
- Это касается дела Кросби, сэр.
- Да?
- Мне стало известно одно обстоятельство, сэр, которое, как мне
кажется, может придать делу совсем другую окраску.
- Какое обстоятельство?
- Мне стало известно, сэр, о существовании записки от нашей подзащитной
к несчастной жертве трагедии.
- Что же удивительного. Я думаю, за последние семь лет миссис Кросби не
раз случалось писать мистеру Хэммонду.
Мистер Джойс был высокого мнения об уме своего клерка и сказал это лишь
для того, чтобы скрыть свои мысли.
- Весьма вероятно, сэр. Миссис Кросби, должно быть, нередко писала
мистеру Хэммонду, приглашая его, скажем, к обеду или поиграть в теннис.
Такова была первая возникшая у меня мысль, когда мне сообщили о записке.
Однако оказалось, что эта записка была написана в день смерти ныне покойного
мистера Хэммонда.
Мистер Джойс глазом не моргнул. Он продолжал смотреть на Ван Ци-сэна и,
как всегда во время разговора с ним, улыбался, будто слегка забавляясь
беседой.
- Откуда вы знаете?
- Об этом обстоятельстве, сэр, мне стало известно от одного моего
приятеля.
Мистер Джойс знал, что расспрашивать бесполезно.
- Сэр, я надеюсь, вы помните заявление миссис Кросби о том, что она
несколько недель до рокового вечера не общалась с пострадавшим.
- Записка у вас?
- Нет, сэр.
- Что в ней написано?
- Приятель дал мне копию. Не желаете ли взглянуть?
- Покажите.
Ван Ци-сэн вытащил из внутреннего кармана пиджака пухлый бумажник. Он
был набит документами, сингапурскими долларами и картинками из папиросных
коробок. Наконец он извлек из этого хаоса половинку листа тонкой почтовой
бумаги и положил ее перед мистером Джойсом.
Записка гласила:
"Р. уехал до завтра. Нам совершенно необходимо встретиться. Жду в
одиннадцать. Я с ума схожу. Если не увидимся, я не отвечаю за последствия. К
дому подъезжать не надо. Л."
Записка была написана аккуратным круглым почерком, которому китайцев
учат в иностранных школах. Ровные строчки, точно из прописей, как-то странно
не вязались с мрачным содержанием.
- Откуда вы взяли, что эту записку написала миссис Кросби?
- У меня есть все основания доверять лицу, передавшему мне эти
сведения, сэр, - ответил Ван Ци-сэн. - К тому же это легко доказуемо. Сама
мисейо Кросби, конечно, сможет сразу сказать, писала ли она такую записку.
Мистер Джойс с самого начала разговора не отводил взгляда от
благообразного лица своего клерка.
И теперь ему показалось, что на этом лице мелькнуло выражение насмешки.
- Не верю, чтобы миссис Кросби могла написать подобную записку, -
сказал мистер Джойс.
- Если таково ваше мнение, сэр, то разговор, я думаю, можно считать
законченным. Мой приятель ввел меня в курс дела лишь потому, что я служу у
вас, ибо он полагал, что вам было бы интересно узнать о существовании этой
записки, прежде чем она попадет к прокурору.
- У кого оригинал? - резко спросил мистер Джойс.
Ван Ци-сэн и виду не подал, что он по тону вопроса заметил изменившуюся
позицию мистера Джойса.
- Вы, вероятно, помните, сэр, что после кончины мистера Хэммонда
обнаружилась его связь с некоей китаянкой. В настоящее время записка
находится в ее руках.
Это была одна из причин, сразу настроивших общественное мнение против
Хэммонда. Стало известно, что у него в доме несколько месяцев жила китаянка.
Оба помолчали. Все, что нужно, было уже сказано, и они прекрасно поняли
друг друга.
- Благодарю вас, Ци-сэн. Я все обдумаю.
- Очень хорошо, сэр. Не желаете ли вы, чтобы я сообщил моему приятелю о
результатах нашей беседы?
- Ну что ж, пожалуй, неплохо, если вы будете поддерживать с ним
контакт, - без тени улыбки сказал мистер Джойс.
- Хорошо, сэр.
Клерк бесшумно вышел, опять осторожно притворив за собой дверь, и мистер
Джойс остался наедине со своими мыслями. Перед ним лежала копия записки
Лесли, переписанная аккуратным безликим почерком. В голове теснились смутные
подозрения. Они привели его в такое замешательство, что он попробовал
как-нибудь от них отделаться. Без сомнения, здесь должна быть очень простая
разгадка, и Лесли, вероятно, сразу все объяснит, но, право же, объяснение
необходимо. Он поднялся, сунул записку в карман и взял шлем. Выйдя из
кабинета, он увидел Ван Ци-сэна, усердно что-то писавшего за своим столом.
- Я ненадолго отлучусь, Ци-сэн, - сказал он.
- К вам на двенадцать назначен мистер Джордж Рид, сэр. Как мне ему
передать, куда вы ушли?
Мистер Джойс слегка улыбнулся.
- Можете передать, что не имеете об этом ни малейшего понятия.
Но было совершенно ясно - Ван Ци-сэн понял, что он держит путь в тюрьму.
Миссис Кросби перевели в Сингапур, потому что в Беланде, где было совершено
преступление и где должен был состояться суд, не было тюрьмы, пригодной для
содержания белой женщины.
Ее ввели в комнату, где ожидал мистер Джойс, и она с приветливой улыбкой
протянула ему свою красивую худощавую руку. Одета она была по обыкновению
очень мило и просто, пышные светлые волосы тщательно уложены.
- Я не ждала вас с утра, - любезно сказала она. Она вела себя так,
будто была у себя дома, и мистеру Джойсу даже показалось, что сейчас она
кликнет боя, чтобы тот принес гостю коктейль.
- Как вы себя чувствуете? - спросил он.
- Спасибо, я совершенно здорова. - В глазах ее мелькнула смешливая
искорка. - Здесь можно чудесно отдохнуть и поправиться.
Надзиратель ушел, и они остались вдвоем.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - сказала Лесли. Он уселся в кресло. Он
не представлял себе, с чего начать. Она была так спокойна, что, казалось,
невозможно заговорить с ней о том, ради чего он сюда явился. Нельзя было
назвать ее красивой, но она была привлекательна. Полна изящества - не
внешнего лоска, а изящества, которое так естественно при хорошем воспитании.
Стоило только взглянуть на нее, и становилось понятно, в какой семье, в
какой обстановке она выросла. Хрупкость делала ее особенно утонченной. С
этой женщиной не вязалась даже малейшая мысль о грубости.
- Днем я жду Роберта, - как всегда весело и непринужденно сказала она.
(Приятно ее слушать, по манере говорить сразу распознается человек из
общества.) - Бедняжка, он вконец извелся. Слава богу, еще несколько дней - и
все будет позади.
- Осталось всего пять дней.
- Да. По утрам я, как проснусь, говорю себе: "На один день меньше". -
Она улыбнулась. - Так бывало в школе перед каникулами.
- Между прочим, скажите, правильно ли я себе представляю: вы в самом
деле совершенно не общались с Хэммондом на протяжении нескольких недель до
несчастья?
- Конечно. В последний раз мы с ним виделись у Макференсов на теннисе.
Насколько я припоминаю, мы с ним и словом-то едва перемолвились. Там два
корта, а мы попали в разные партии.
- Вы ему не писали?
- Нет, что вы.
- Вы уверены в этом?
- Что за вопрос, - ответила она с легкой улыбкой. - О чем же мне было
ему писать, разве только позвать на обед или на теннис, а я его несколько
месяцев не приглашала.
- Одно время вы дружили. Почему вы перестали его приглашать?
Миссис Кросби пожала худыми плечами.
- Люди приедаются. У нас с ним вообще было мало общего. Когда он болел,
мы с Робертом, конечно, делали для него все, что могли, но последние года
два он был совершенно здоров и пользовался большим успехом. Его прямо на
части рвали, к чему же было докучать ему лишними приглашениями.
- Итак, это все, что вы могли бы мне сказать? Какое-то мгновение миссис
Кросби колебалась.
- Пожалуй, вот еще что. До нас дошли слухи, что он живет с китаянкой -
я ее сама видела, - и Роберт потребовал, чтобы я его не пускала на порог.
Мистер Джойс сидел в кресле с прямой спинкой и, опершись подбородком о
ладонь, не отрываясь глядел на Лесли. Неужели ему только показалось, что при
этих словах в черных зрачках ее на какую-то долю секунды вдруг блеснул
тусклый красный огонек? Мистеру Джойсу стало не по себе. Он переменил позу.
Сомкнул перед собой кончики пальцев. И заговорил с расстановкой, подбирая
слова.
- Должен сообщить вам, что существует записка к Джеффу Хэммонду,
написанная вашей рукой.
Он внимательно смотрел на нее. Она не шелохнулась, в лице ничто не
дрогнуло, но она заметно помедлила с ответом.
- Мне приходилось посылать ему записки с каким-нибудь приглашением; а
иногда, когда я узнавала, что он собирается в Сингапур, я его просила купить
там что-нибудь для меня.
- В этой записке вы просите его приехать, потому что Роберт уезжает в
Сингапур.
- Это невозможно. Я никогда ничего подобного не писала.
- Ну что ж, прочтите сами.
Он вынул записку из кармана и протянул ей. Она только взглянула и,
презрительно улыбнувшись, отдала ее обратно.
- Почерк не мой.
- Да, но мне сказали, что это точная копия оригинала.
Тогда она прочитала записку, и мгновенно в ней произошла страшная
перемена. На лицо ее, и без того всегда бледное, нельзя было смотреть без
содрогания. Оно позеленело. Кожа туго обтянула кости, будто под ней исчезла
плоть. Губы раздвинулись, из-под них, точно в гримасе, показались зубы.
Неестественно вытаращенными глазами она уставилась на мистера Джойса. Перед
ним была не живая женщина, а мертвец.
- Что это значит? - прошептала она.
Во рту у нее пересохло, из горла вырывался хрип, непохожий на голос
человека.
- Объяснить можете только вы, - ответил он.
- Я не писала этого. Клянусь, я этого не писала.
- Подумайте, прежде чем говорить. Если оригинал действительно написан
вашей рукой, мы не сможем этого опровергнуть.
- Скажите, что это подделка.
- Это трудно будет доказать. Легче будет доказать, что записка
подлинная.
По ее худощавому телу прошла зябкая дрожь. На лбу проступили крупные
капли пота. Она достала из сумочки носовой платок и вытерла ладони. Потом
опять пробежала записку и исподлобья взглянула на мистера Джойса.
- Здесь нет числа. Если я и писала когда-нибудь такую записку, то с тех
пор могло пройти много лет. Подождите, я подумаю, попробую припомнить, как
было дело.
- Я заметил, что даты нет. Если записка попадет в руки суда, ваших слуг
подвергнут перекрестному допросу. Таким образом быстро выяснится, возили
Хэммонду записку в день его смерти или нет.
Миссис Кросби в отчаянии стиснула руки и покачнулась в кресле - мистеру
Джойсу показалось, что она теряет сознание.
- Клянусь вам, я не писала этой записки. Мистер Джойс помолчал. Он
перевел взгляд с лица обезумевшей женщины на пол. Он размышлял.
